Нахум-аптекарь

Лейзер Аптекарь был поэтом, чтобы хоть как-то прокормить семью, торговал книгами вразнос. Он родил Нахума и еще четверых детей.

Нахум Аптекарь владел крохотной бакалейной лавкой в самом начале Немиги. Доход был маленький, но семья не голодала. Нахум родил Хаю, Броху, Нисома и Зелика.

Нисом Аптекарь родил близнецов Абрама и Лазаря и оказался так себе деятелем. Отправился закрывать ставни и сбежал в Америку. Следы беглеца терялись на Бродвее. Он взял от старой жизни три первые буквы имени и три первые буквы фамилии. По обрывочным сведениям, участвовал в театральных постановках и завел новую семью.

Оставленной жене с оказией передали деньги и письмо. Было бы красиво рассказать, что гонца выгнали, но это неправда. Брошенная семья очень нуждалась. Среди бумаг сохранился тот самый конверт и вырезанный из журнала о кино портрет. Томная блондинка с мраморными плечами и большими ресницами. Американская жена Ниса Апта пела в мюзиклах и снималась в Голливуде. По одним слухам, она его бросила, и Апт застрелился, по другим — ее убил, когда узнал об измене, и пальнул в себе рот. Про американских детей Ниса ничего не известно.

Один из близнецов погиб в эвакуации. Абрам вернулся после войны в Минск, окончил школу, поступил в институт и выучился на инженера. Из него получился отличный механик. Молодого специалиста постоянно ставили в пример и хвалили на собраниях.

Бушевала доведенная до крайнего кипения холодная война, цеха круглосуточно штамповали военные детали, никто не умел чинить станки лучше Абрама Аптекаря. Он дневал и ночевал на производстве. Его переманивали с завода на завод и чуть не сманили от жены. Тихая маленькая Раиса Аптекарь (в девичестве Вейцер) устроила виртуозный скандал по профсоюзной линии. Очевидцы говорили, что это было похоже на танк, который прет, наматывая на гусеницы все, что попадается на пути. Профком дрогнул. Абрам продолжал круглосуточно торчать на работе, но стал возвращаться домой на выходные.

Абрам родил Наума, и считалось, что Наум тоже пойдет по инженерной линии — кое-какие задатки имелись. Математика — отлично, физика — хорошо, химия — так хорошо, что эксперименты за сараем строго настрого запретили. Сильно пострадал только соседский деревянный туалет, примыкавший к их двору, и кусок забора, остальное успели потушить.

Но жизни Наум Аптекарь учился только на своих ошибках. Его обидели в классе — он так дал сдачи, что чуть не выгнали из школы (у оппонента случился очень сложный перелом челюсти), поступил в институт — и оттуда поперли за драку. Он отслужил в армии и демобилизовался дерганый и очень похудевший. Один торчащий нос и черные глазищи. Вес восстановился быстро, Наум подобрел, успокоился и привел в дом блондинку, сильно похожую на портрет из киножурнала, хранящийся в семейном архиве.

"Хорошо, — согласился Абрам. Он знал, что сын все равно поступит по-своему. — Пусть будет так".

Первое время блондинка только хлопала ресницами, и, казалось, сейчас улетит. Но осмотрелась, пообвыкла и принялась устраивать свои порядки. "Это не надевай", "клади на место", "туда не ходи", "кто тебя просил это покупать?", "почему посуда грязная?" и "ах, права была моя мама…" Такое, конечно, не всякий выдержит. Наум терпел-терпел и взорвался. Она рот захлопнула от неожиданности. Стала фиолетовой, зашипела, как змея, и попыталась его укусить.

Двухэтажный дом с небольшими окнами, балконом и пристроенным сбоку сараем был окружен зеленым забором, не таким зеленым, как газон, а зеленым, как болотная тина. В сарае урчал собранный Абрамом из сломанных военных станков морозильник. "Две коровы войдет,— как-то похвастался он, — и еще для третьей место останется".

Когда Наум стал отвечать блондинке, Абрам вытаскивал из уха наушник слухового аппарата и сидел с закрытыми глазами, ожидая, когда прекратит трястись посуда в серванте. Весну сменило лето, и блондинка исчезла. Стало непривычно тихо. Абрам ходил по дому, прикладывая ладонь к стене, пытаясь уловить вибрации. Соседи уверяли, что труп ее спрятан в морозильнике. Но она вернулась загорелая, как асфальт, в улыбке ее играло солнце, и скандалы продолжились. Так длилось, пока Наум не вытолкал ее на улицу на глазах у всех и демонстративно вытер руки о джинсы.

"Хорошо,— махнул рукой Абрам. — Пусть будет так и сейчас".

На следующий день Аптекари спали до обеда, а к вечеру Наум пригнал сверкающий хромированными трубами мотоцикл, настоящий Харлей. Блондинка выходила из Наума с ревом и пылью.

Он носился по округе три года. Заднее сидение прогибалось под разными калибрами. Брюнетки, шатенки, рыжие, какая-то в леопардовом комбинезоне и на высоких каблуках, сестры-близнецы (одна умная, а вторая красивая), медсестра — накрахмаленная шапочка с красным крестом, белые гольфы и укороченный халатик заставляли седые брови Абрама шевелиться, как речные водоросли, — и, наконец, рок-певица с металлическими заклепками по всему лицу и розовыми волосами. Ни одной блондинки.

Рокерша задержалась. Она играла на гитаре и хриплым голосом пела с балкона душераздирающие истории о половой жизни одиноких ковбоев. У зеленого забора собирались дети и показывали ей язык. Концерты продолжались весь июль, соседи не выдержали и пришли на переговоры.

— Абрам Нисомович, — вежливо предупредили люди,— не подумайте, что мы против культуры, нет. Петя с вами в раннем детстве в футбол бегал, — делегация расступилась, и подпертый костылем Петр Леопольдович отразил металлическими зубами солнечный луч, — так что личного ничего к вам и вашим близким не имеется. Но эти серенады не полезны школьникам, хоть сейчас каникулы и им крайне нечего делать. Если балконный балаган не закроется, придется пожаловаться письменно в райотдел.

Абрам оглянулся на сына. Наум пригладил вставшие дыбом волосы и пошел выкатывать Харлей из сарая.

Отец вернулся в дом, сел возле серванта и выключил слуховой аппарат. Но ничего не завибрировало.

— Что будет дальше? — не выдержал он.

— Голову-то мы отмоем, — озабоченно ответил Наум. — Но надо что-то делать с заклепками.

"А вдруг она блондинка?" — хотел спросить Абрам, но тяжело вздохнул.

Они вернулись незаметно. Без визга тормозов и выстрелов шампанского. Молчали под яблоней на скамейке, потом на балконе. Их видели в парке, где они стояли, взявшись за руки, и в магазине, где он толкал тележку, а она беззвучно висела на его локте.

Наум родил Еву, а через год — Рэйчел. У обеих оказались белые вьющиеся волосы...

Автор: Евгений Липкович
Источник