Он скоро умрёт

Иерусалим. Святые меcта. Впервые здесь. Сняли комнату у глухого старика. Когда договаривался с ним по телефону, жена спросила, чего я так ору. Ору, потому что он каждое слово переспрашивал.

  Приехали. Еврейская часть Старого Города. Дом вроде нашли, но никак не поймём, где дверь. Вокруг всё такое древнее. Зато отделение полиции сразу видно. Здоровяки в синем, увешанные стрелковым оружием и переговорными устройствами.

  Набрал Авраама, нашего глухаря Авраамом звали, проорал в трубку, что мы подъехали, но никак не можем найти дверь, пускай встречает.

  Сказал, сейчас.

  Топчемся. Повсюду бородачи с меховыми шайбами на головах, бабы в париках и дети в каких-то нахлобучках. И чем более невиданный наряд, тем физиономия важнее. Священный город. Нарисовался носатый старпёр в кепке-аэродроме и очках-хамелеонах.

— Вы Авраам?

— Допустим, — ответил старпёр осторожно.

Еврейская выправка: может быть, допустим, предположим.

— Мы у вас будем жить!

— Вы оба? – уточнил старпёр, кивнув на жену.

— Так точно.

— И этот тоже? – он указал на мужика, чья собачка присела рядом.

— Нет, этот не с нами.

Старпёр задумался.

— А как вы меня нашли?

Ну и зануда. Мы, его жильцы, только что с самолёта, с трудом разыскали адрес, а он нас на улице держит, расспросами мучает!

— По интернету, — говорю, — нашли.

— По Интернету? — Авраам покивал со значением. Я уже подхватил чемоданы, и тут слышу дребезжание за спиной.

— Эй, эй! Вы ко мне?

Оборачиваемся. Из полуподвальной дверцы, которую мы не заметили, ползёт старикашка.

— Я Авраам.

Сколько же тут Авраамов! Или тот, что в очках и кепке, кивал, чтобы не обострять? Извинились перед ним, он не стал скрывать радости.

Подвал оказался обширным, с внутренним двориком посередине. Хозяин показал наше жилище, перескакивая с английского на французский. Проявил светские качества, умение шутить и делать комплименты. Щурил голубые глаза и вообще был сущим симпатягой. Даже угостил собственно испечённым пирожком и признался моей жене, что она напоминает ему невесту брата, которая тоже была русской и по совместительству его первой любовью. Шевелился этот обаяшка, правда, с трудом. И быстротой реакции не блистал. Я даже подумал было отчалить, пока не поздно. Того и гляди помрёт наш домохозяин. Да и сходство моей блондинки с его первой меня совсем не вдохновляло. Но жена в Авраама вцепилась. Сказала, он напомнил ей прадедушку. День дежавю. Пришлось уважить.

Комнатка оказалась милой, но не слишком опрятной. Посуда на кухне была вымыта частями. Душ и туалет не сверкали. Но в целом живописно. Мы же в Старом Городе не ради пятизвёздочных удобств решили поселиться.

Потекли дни. Мы плутали узкими тропками меж каменных стен. Повсюду шастали местные военные. В основном бабы. Нам с женой, каждому по своей причине, даже пришла мысль завербоваться. Вечерами через площадь перед Стеной Плача маршировала центурия спецназовцев, два хасида в обкомовских шляпах наблюдали с лестницы.

В христианской части — выпили кофе. В армянской — глухие стены. В арабской — проезжающий на велике подросток хапнул жену за сиську.

В христианской части — выпили кофе. В армянской — глухие стены. В арабской — проезжающий на велике подросток хапнул жену за сиську. За очередным поворотом увидели свисающие с проводов кроссовки.

— В нашей школе так забавлялись с обувкой ботанов.

— Твои забрасывали? — спросила жена.

— Нет, я держался в стороне от разборок.

— В Штатах кроссы на проводах означают точку продажи наркоты.

— Откуда знаешь?

— Отец бизнес потерял через полгода, как отправил меня учиться в Колумбию. Выживала, как могла.

Мы стояли, задрав головы. Пустая улочка, изгибаясь, уходила вниз. Кроме нас ни души. Здесь явно не Штаты.

— Выглядят довольно новыми, — вгляделся я в покачивающиеся белые «найки».

— Некоторые верят, что обувь, заброшенная на провода, пригодится в следующей жизни.  Поэтому новые пары закидывают.

Так мы провели несколько дней, близился мой день рождения, и мы думали, как бы его отметить в стиле Иисуса Христа и пророков. Тут Авраам, который всё это время проявлял к нам всяческую любезность, предложил съездить на Мёртвое Море. Он всё равно собирался, и нам это ничего не будет стоить. Я выразил осторожные опасения по поводу способности Авраама вести автомобиль, но жена надо мной громко посмеялась. Ха-ха. Да этот очаровательный старичок ещё даст мне фору.

На следующее утро — в мой день рождения — мы выдвинулись в сторону Мёртвого Моря.

На следующее утро — в мой день рождения — мы выдвинулись в сторону Мёртвого Моря. Дорога вилась среди жёлтых гор, мы катились вниз. Авраам бойко правил, успевая показывать, где Христос сделал то, где это. Половину Евангелия проехали. Вдруг жёлтые горы разошлись, вспоротые из-под низа длинным белым осколком, и Авраам свернул на каменистую дорожку, сказав, что сейчас покажет нам своё секретное место, дикий пляж, он сюда регулярно ездит. Вскоре, однако, машина упёрлась в бетонные блоки. Судя по сухому бурьяну и запустению, не ездили здесь очень давно.

Авраам вырулил обратно на трассу, мотор несколько раз рявкнул с раздражением состарившегося супергероя. Скоро показался обустроенный пляж и домики для водных процедур.

Половину Евангелия проехали.

Мы решили отблагодарить Авраама – оплатили ему массаж. А сами пошли к воде.

Короста соли, ямы наполненные грязью, народу никого. Полежали на воде, которая чуть ли не выпуклой оказалась. Вылезли. Обмазались грязью. Покидались грязью друг в друга. Точнее я в жену кинул, а она обиделась. Пришлось утешать. Она утешилась и забросала меня в ответ.

Собрались уходить, навстречу толпа африканцев. Паломники. И все, как один, в белых кроссовках. В белоснежных. А я стою на краю ямы с грязью, черномазый весь. Одни глаза моргают. Жена к тому моменту успела отмыться под специальным душем. Все паломники ко мне. А в руках бутылочки.

—  Наполните, пожалуйста.

  Я наполнил одну бутылочку, другую. Смотрю, остальные спешно воду допивают и в очередь ко мне выстраиваются. А какая-то баба из их компании подол задрала и в море подмывается.

— Извините, — говорю. – Мне пора. Пусть вон та леди вам бутылочки наполняет.

И на бабу эту кивнул.

Из толпы крещёных потомков Хама мы вырвались вовремя. Авраам с массажа освободился и залез в резервуар с горячей водой термального источника. А там ограничение – пятнадцать минут, не больше. К тому моменту, когда мы подошли, он уже побултыхался хорошенько, но выходить не хотел,  упирался. А сам красный как говядина.

Как мы его на сушу не волокли, ничего не вышло. Я его понимаю – в резервуаре кроме него одни девки, и перед каждой плавают сиськи, которые закон физики на поверхность выталкивает.

Я бы и сам там сварился с готовностью.

Устроились смиренно ждать на лавочке.

Наконец, смотрим – ковыляет. В одних плавках и рубахе. Мы за ним. Точнее рядом с ним. Подстраиваясь под шажки. Возле дверцы машины он задержался, я думал помочь надо,  а он отлить решил. Прямо на колесо. Я смутился от того, что его смутил. Да и вообще созерцание седых яиц не моя слабость.

Штаны он попытался надеть, но дело не пошло, зашатался на одной ноге, едва не упал. Я было опять сунулся помогать, но встретил отпор. Уселись, как есть.

Пока мы принимали оздоровительные процедуры, машин на парковке прибавилось. Малолитражку Авраамову хорошенько зажали сзади и спереди. Он мудрить не стал: подал вперёд, подал назад. Раздвинул соседей и выбрался на шоссе.

Супруга моя рядом с ним села – её на заднем сиденье укачивает. Я её всё спрашивал: «У него там ничего не торчит? Он же без штанов. Ты туда не смотри!» Жена уверила, что ничего у Авраама не торчит, а если бы и торчало, то ей это всё-равно, смотреть туда она не хочет.

Не успели мы и сотни метров проехать, как стало ясно – Авраам ничего не соображает. Автомобиль то рвал вперёд, то еле тащился. Следовавшие за нами водители гудели и, обгоняя, сворачивали шеи, таращась с любопытством. Но это ещё пол беды. К такой езде лично мне не привыкать. У меня бабуля, когда водить в шестьдесят лет научилась, за троллейбусом на своём «жигуле» пристраивалась и ехала со всеми остановками. В отличие от бабули Авраам вилял. Его стало выносить на встречку. Жена вопила и крестилась, буквально разгребая встречные грузовики руками, показывая им, чтоб в сторону подали. А навстречу, как специально, одни грузовики. Будто все из Иерусалима решили в тот день бегством спастись. Вместе с мебелью.

Нас стали преследовать полицейские. Впервые в жизни я обрадовался подобному. 

Перегибаясь то и дело через голову Авраама, чтобы поправить руль, я стал требовать, чтобы он передал управление мне. Он возразил, что у меня нет прав. Я права ему на ходу попытался продемонстрировать, но тут он перешел  на непонятный язык, я такого даже у нас в Москве на продуктовом рынке не слышал. В зеркале заднего вида полыхало его лицо, а на дне потемневшей мути глаз пульсировала воля. Смерть преследовала Авраама, остановится – сразу крышка. И он жал на газ, упорно отматывая Евангелие в обратном направлении.

Нас стали преследовать полицейские. Впервые в жизни я обрадовался подобному. Полицейские поравнялись с нами, что-то показывая жестами, но Авраам даже головы не повернул. В те дни поблизости проводилась очередная операция уничтожения филистимлян, армия и внутренние войска были приведены в боевую готовность, и мне пришла мысль, что гонки со стражами порядка могут закончиться стрельбой. «Будет забавно, если меня прикончат в мой день рождения», — только успел подумать я, как полицейские свернули на перекрёстке.

После того, как очередной грузовик с истошным гудением вильнул в сторону, жена завопила:

—  Я беременна!

Что за страна? Я обернулся, увидев бело-синий автомобиль, уходящий в сторону очередного места славы Иисуса. Я-то надеялся на стрельбу по колёсам. Лучше уж стрельба, чем свалиться в пропасть на горном серпантине.

 Дорога пошла резко в гору. Закатное солнце ударило в лицо со всей страстью уходящего светила. После того, как очередной грузовик с истошным гудением вильнул в сторону, жена завопила:

—  Я беременна!

Вот почему она отказалась в горячую воду погружаться.

Если бы я ударил Авраама бутылкой по голове, это бы произвело меньший эффект. Муть в глазах прояснилась, прижался к обочине, как миленький.

— Покажи права.

Показал.

— И это права? – с презрением вякнул было Авраам, но я даже слушать не стал.

Ну потрёпанные немного, велика беда.

— Правда? — спросил я тихо у жены, пересаживая её на заднее сиденье, потому что Авраам согласился сидеть только рядом со мной, чтобы дёрнуть ручник если что.

— Правда, — ответила жена и почему-то зарделась.

Остаток пути ехали молча, без приключений. Начинался час пик. Машины отовсюду так и пёрли.

Авраам велел остановиться на тротуаре у Навозных ворот. Я выразил сомнение в правомерности такого выбора, но он заявил, что через полчасика вернётся и отгонит машину на парковку. Только я вынул ключ и поднял ручник, как рядом притормозил огромный внедорожник. Из-за сползшего вниз стекла высунулся пассажир, чьи локоны, напоминающие пружины моего эспандера, свесились едва ли не до колеса, и спросил разрешена ли здесь парковка. Так спросил, что то ли спросил, то ли намекнул, что не разрешена. Еврейские мудрости. Я пожал плечами и кивнул на Авраама, который как раз выбрался из машины и напяливал портки.

Жена сделала сюрприз — заказала у музыкантов песню из мультфильма про Чебурашку. Я широко улыбался и пританцовывал сидя, пока остальные люди в зале хлопали.

До дома шли через площадь. Брюки с Авраама то и дело съезжали. Раза два или три встретились его приятели. Они здоровались, спрашивали, всё ли в порядке, и, получив ответ, что всё в хорошо, ещё долго смотрели нам вслед.

Вечером Авраам завалился спать, а мы пошли отмечать новость и мой день рождения в ресторан. Жена сделала сюрприз — заказала у музыкантов песню из мультфильма про Чебурашку. Я широко улыбался и пританцовывал сидя, пока остальные люди в зале хлопали.

На следующий день Авраам предъявил, что по нашей вине ему пришлось оплатить огромный штраф за неправильную парковку. Я возразил, что он сам указал место и  сам собирался переставить машину.

Авраам оказался мстительным, ночью включил на полную телевизор, расположенный прямо за стенкой, а сам ушёл в свою дальнюю коморку. Мы не смогли уснуть. Телевизор тоже выключить не могли, он надрывался за запертой дверью.

С тех пор, не взирая на наши мольбы, Авраам включал телик каждую ночь. Съехать мы тоже не могли, деньги были уплачены вперед. Измученные бессонницей, мы быстро успели растерять всё расположение, которое испытывали к Аврааму в начале знакомства. Жена собиралась придушить «старого пердуна», а я ругался, что надо было слушаться меня и бежать подальше в самом начале. Мы считали дни до отъезда.

Утренний субботний концерт в Иерусалиме! В шаббат, когда и пальцем шевелить запрещается. Насмешил.

Накануне Авраам, который за несколько дней совсем оправился от купания в лечебном кипятке и снова выглядел светским обаяшкой, объявил, что назавтра мы должны съехать в шесть утра.

— Это почему? – удивились мы. – В любой гостинице номер принято покидать в полдень. А мы съедем в десять, чтобы поспеть на самолёт. У нас дальняя дорога. Зачем поднимать нас в такую рань, особенно если учесть, что из-за дурацкого телевизора, который орёт по ночам, мы совсем измучились.

— Может, это у вас в России из гостиниц съезжают в двенадцать, а в моём отеле чек-аут в шесть утра!– гордо объявил Авраам. – Мне надо успеть на утренний субботний концерт.

Утренний субботний концерт в Иерусалиме! В шаббат, когда и пальцем шевелить запрещается. Насмешил.

— Тогда верните нам деньги за один день, и мы переедем в гостиницу, чтобы выспаться, — предложила жена.

— Мой отель денег не возвращает! – отчеканил Авраам и гордо развернулся, собираясь удалиться, сверкая икрами голых ног. В тот день он был в колониальных шортиках, белых носках и белых же кроссовках.

Жена догнала старикашку, схватила за грудки и начала трясти.

— Верни мои деньги, гад!

Остановить её удалось только напомнив, что в её новом положении стрессы и большие физические нагрузки запрещены.

— Пошли в полицию! — воскликнула жена.

А полиция, как мы заметили в день приезда, за соседней дверью.

Заходим. Комнатка. Мониторы, бронежилеты, стрелковое оружие, рации, стол. За столом громила.

Начинаю на английском. Так и так. Бабки взял, выставляет раньше времени.

— По-русски давай! – рявкнул громила. – Я из Риги.

— Бабки взял, возвращать не хочет, выставляет раньше времени.

— Это который тут живёт? – громила указал в сторону Авраамова подвала.

Жена кивнула.

— Не волнуйся, он скоро умрёт, — ободрил нас рижанин и стал пересказывать услышанное напарнику, который неслышно возник за нашими спинами.

Напарник рассмеялся и что-то сказал. Громила перевёл:

— Он скоро умрёт.

— Нам бы просто выспаться перед отъездом, — сказал я.

— Хочешь, чтоб я с ним поговорил? – спросил громила.

— Мы хотим съехать в десять, а не в шесть утра. У нас долгий перелёт.

— Посиди тут.

Выбравшись из-за стола, громила оказался не таким уж огромным. Вместе с напарником они отправились к Аврааму. Раздался стук в дверь и голоса.

Мы с женой сидели перед пустым столом. Перед мониторами, говорящими рациями, бронежилетами, стрелковым оружием, и молчали.

Полицейские скоро вернулись. Они были веселы.

— Всё в порядке. Можете съехать в полдесятого.

— Спасибо. Но нам надо в десять.

— Без пятнадцати и по рукам. Не волнуйтесь, леди, — обратился на прощание громила к моей жене. – Он скоро умрёт.

Остаток дня мы провели тихо. Авраам не показывался. Мы собирали чемоданы. Надевая трусы, я зацепил ногой ткань, трусы порвались. Я бы не обратил на это внимания, если бы не особенный статус трусов. Первый подарок жены, мы тогда ещё только начинали встречаться. Когда-то оранжевые в чёрных птичках, теперь застиранные, с обтрёпанными краями. Я бы давно выбросил их, если бы не смутное ощущение сакральности. Теперь трусы порвались, я уложил их в чемодан и надел другие. На сердце было тревожно, я подпёр дверь стулом.

На этот раз домовладелец не стал пытать нас ночными телешоу, спали мы крепко. Проснулся я, однако, около шести без всякого будильника. Солнце било в окошко. В скважину двери тыкался дрожащий в старческой руке ключ.

Я смотрел на подпёртую дверь и ждал. Жена спала. После нескольких дребезжащих промахов ключ-таки влез и повернулся. Дверь толкнулась и встала. Стул крепко заблокировал её.

— Съезжайте из моего дома! – завопил Авраам.

— Что случилось?! – вскочила жена.

— Доброе утро, — сказал я.

Злобный старикашка угрожал и бесновался. В итоге он выкрикнул, что зовёт полицию и исчез.

Жена наотрез отказалась вставать с постели. Я оделся, чтобы встретить штурм как джентльмен. Через небольшое оконце в санузле я скоро увидел двоих, одного в синей, другого в зелёной форме. Полицейский и военный. Стук в дверь. Открываю.

Зелёный поздоровался по-русски и шагнул в комнату. Увидев жену под одеялом, он извинился и отступил обратно за порог.

— Вы еврей? – спросил он меня.

— А что? — ответил я.

— Вы носите здесь волосы, — ткнул он в висок, имея в виду, мои баки. – И поселились в религиозном районе.

— Допустим, — согласился я на всякий случай, и рассказал нашу историю.

Солдат выслушал и пообещал поговорить с Авраамом. Мы стали ждать.

Отдал честь жене и подмигнул мне:

— Он скоро умрёт.

Через несколько минут солдат сообщил, что обо всём договорился – мы можем съехать даже не в десять, а в половину одиннадцатого. Отдал честь жене и подмигнул мне:

— Он скоро умрёт.

— Я его проучу! – как только патруль удалился, жена вскочила с постели и забегала по комнате. – Он меня, гад, запомнит! Не дал поспать!

Она у меня сова, поднять её на заре всё равно, что медведя разбудить.

Первым делом она написала шариковой ручкой на стене возле кровати, что Авраам монстр, чудовище, что от него надо бежать.

Хорошая идея, но если поставить себя на место будущих клиентов «отеля» Авраама, то они вполне могут свихнуться. Снял ты комнатку у милого старичка в историческом центре, развлёкся с женой, отвернулся к стенке, счастливый и видишь – «Авраам монстр, беги, пока не поздно»!

Я вспомнил бабушкины рассказы про то, что пленные немцы, которые после войны строили в Москве дома, разбивали о стенки яйца и заклеивали обоями. Яйца тухли и запах в квартирах навсегда становился невыносимым. Вряд ли у пленных немцев был избыток продуктов питания, чтоб пускать их на месть, только бабуся моя обои переклеивала постоянно, но аромат в квартире всё-равно стоял специфический.

У нас  оставались кое-какие запасы, и я разбил пару яиц за холодильником и кухонным шкафчиком. Посмотрел по сторонам, что бы ещё придумать. Выключил свет, снял светильник и начал было соединять провода, но тут жена щёлкнула выключателем, и меня отбросило на пол. Ничего. Я привык добиваться своих целей. Даже училка в начальной школе на родительском собрании выделяла мою целеустремлённость. Довольно дипломатичная тётка была, надо отдать ей должное, целеустремлённость моя в ту пору проявлялась в том, что на каждой переменке я задирал девочкам платьица.

Кстати… дядя в детстве меня учил ботинки шнурками связанные на провода закидывать. Если ботинки тяжёлые, провода замыкает. Диспетчер отключает напряжение, и в этот момент надо успеть срезать кабель и везти в пункт приёма цветмета.

Короче, пригладил я волосы, успокоил супругу и снова взялся за провода. Электричество — моя стихия. Я в электричестве дока. На трамвайные рельсы, правда, с детства боюсь наступать, всё кажется, долбанёт. Но это маленькая странность мастера. У нас вся семья на электричестве помешана. Отец сигнализации устанавливает, а дядя какие-то детали с трансформаторов свинчивал, пока пять лет не дали… Кстати… дядя в детстве меня учил ботинки шнурками связанные на провода закидывать. Если ботинки тяжёлые, провода замыкает. Диспетчер отключает напряжение, и в этот момент надо успеть срезать кабель и везти в пункт приёма цветмета.

Соединив провода, я вспомнил совет приятеля-сантехника, как подгадить надоедливому клиенту. Порылся в поисках тряпки. Ничего. С трепетом достал из чемодана священные трусы, поцеловал их, скомкал и запихнул в унитаз. Будто жилы свои рвал, оттого затолкал поглубже. Надёжно закупорил.

Закончив последние приготовления мы уселись в полумраке. Жена наотрез отказалась выходить раньше десяти. Даже в кафе идти не захотела. Нажав на слив в туалете, она громко закричала и выскочила, спасаясь от накатывающей волны. Забыл её предупредить.

Авраам сидел за круглым столом спиной к нам. Вся его спина выражала презрение.

Ровно в десять мы с гордыми лицами победителей вышли во внутренний дворик, оставляя позади крепко заминированную подлостями комнатку.

Авраам сидел за круглым столом спиной к нам. Вся его спина выражала презрение.

Жена, не поворачиваясь, направилась к выходу.

Я положил ключ перед Авраамом.

Я увидел голые коленки — старикашка снова облачился в синие шорты, белые носки и белые «найки».

Я не удержался – захотел встретиться с ним взглядом напоследок.

Глаза его смотрели мне за плечо, туда, где за стенами дома, за стенами города в глубокой впадине белый осколок вспорол жёлтые горы.  Глаза были остры и неподвижны, как кристаллы соли, и не пульсировала в них воля, а только отражались окружающие предметы и небо немножко.

Ребёнка мы назвали Авраамом. Жена настояла. Я Василием хотел. В честь дяди электрика.  Хорошо, сын родился. Не представляю, как бы девочка с таким именем на свете жила.


Автор: Александр Снегирёв
Источник: BeInIsrael