Обучающий руки мои бою...

Тренируюсь у себя во дворике. С двумя ножами, излюбленным обратным хватом, работа по кругу. Раскрутился, уплыл. Соседи-тайманим привыкли уже, внимания не обращают. Вдруг голос, на иврите:

– Это что, восточное что-то? Карате-шмарате?

Останавливаюсь. Стоит у входа во двор датишный мужик, религиозный ортодокс, если литературно. Ашкеназ, не таймани, не из нашего квартала. Похоже что цдаку, пожертвования, собирает. При полном параде – черный костюм тесный, заношенный, шляпа поверх кипы, цицит из-под пиджака. Моложе меня лет на двадцать, но выглядит чуть ли не ровесником. Толстый, рыхлый такой. Болячки за километр видны – диабет, желудок явно нездоровый – это навскидку. Не говоря о сколиозе и одышке. На меня брезгливо так смотрит. А я тоже при полном параде – в шальварах своих цветастых и тюбетейке.

– Восточное – отвечаю. – Не карате, но восточней некуда. 
– А ты еврей? – спрашивает.
– Еврей.

Помолчал, пожевал губами.

– Не дело еврею этими восточными штуками заниматься. «Аводá зарá» это – («служение чужим богам», в смысле) – и на шальвары мои осуждающе так смотрит, будто я во вражескую униформу вырядился.

– «ברוך ה׳ צורי, המלמד ידי לקרב, אצבעותי למלחמה» – декламирую, глядя ему в глаза. – «Благословен Господь, твердыня моя, обучающий руки мои бою, пальцы мои войне».

(Сто сорок четвертый псалом царя нашего, Давида. Каждый раз колотит меня и прёт, когда эти строки читаю.)

– Господь, – говорю – твердыня моя, руки мои бою обучает. И через меня других учит. Так что не мешай. А хочешь – и тебя научить могу.

Вытаращился мужик, рот приоткрыл – не ждал от меня такого. Не нашел что ответить, повернулся, пробурчал что-то себе под нос и потащился дальше, задыхаясь и волоча ноги. А я вернулся к своему занятию – вытачивать движения, чтобы еще чуть-чуть приблизились они к недостижимому совершенству.

Благословен Господь, твердыня моя!

Автор: Юрий Фридман-Сарид